Беседы о пластике той недалекой  эпохи помогут домовладельцам не только в вопросе выбора скульптуры, но и вопросе организации пространства помещений с учетом особенностей данной пластики.

В разговоре о скульптуре мы «перекинули мостик» от пластических форм классицизма и модерна к авангардной скульптуре, нашедшей свое отражение в интерьерах и ландшафте второй половины ХХ веке. Безусловно, мы еще поговорим о пластике, свойственной 20-м – 50-м годам прошлого века. Сейчас же мы продолжим поднятую в прошлый раз тему скульптуры с «плывущей» формой. Самое непосредственное участие в беседе примет научная работа (диссертация) кандидата искусствоведения Виктора Александровича Гаврилова «Пластические новации в скульптуре ХХ века».

Понятие «скульптура» неразрывно связано с понятием «тело». Если во времена античности, а также в эпоху Возрождения и, впоследствии, классицизма тела, изображенные в пластике сравнивались с «оригиналами», то тело в изображении скульпторов ХХ века далеко не всегда могло иметь общие черты с телом человека (животного). «Тело и телесные практики, - пишет автор вышеупомянутого научного труда, - стали играть большую роль   в авангардном искусстве XX века… По мнению Делеза (французского философа – прим. А. К.) «тело» является материалом «фигуры»… Нужно отделить материал «фигуры», т.е. «тело» от образующей пространство материальной структуры. «Новая фигуративность» (о понятиях «фигуративность» и «нефигуративность» мы говорили во время вводной беседы о скульптуре ХХ века – прим. А. К.) изменила отношение к телу как к фигуре. Обращение к образу телесности, в отличие от обращения к фигуре - телу как к форме, материальной структуре, прежде всего, говорит о новой образности в искусстве скульптуры».

Скульпторы ХХ века заставили человечество взглянуть на тело как на некий «материал», способный видоизменяться в пластической форме. Оставив понятие «фигура» мастерам прошедших эпох, скульпторы ХХ века предложили свое видение тела. Если, глядя на того же «Давида», созерцатель мог наслаждаться красотой мужского тела, а стоя, предположим, перед «Тремя грациями» ловить себя на мысли о совершенстве женского тела, то глядя на творения, допустим, Генри Мура, тот же созерцатель видел человеческое тело, лишенное половых признаков и «пропущенное» через призму сознания автора. Мы ни в коем случае не хотим сказать, что Микеланджело – это хорошо, а Мур – это плохо. Нельзя сравнивать несравнимые «вещи», даже если их объединяет понятие «скульптура». Можно сравнить ранние и поздние работы одного автора, но как определить степень профессионализма и глубины идеи, рассматривая произведения искусства, находящиеся «в разных плоскостях»?

В. А. Гаврилов говорит о том, что «новая фигуративность» поднимает проблематику смещения с внешних характеристик тела - структурных, пространствообразующих, на внутренние – психологические… Вместе с тем «тело/фигура» лишённое половых признаков (просто человеческое тело), в свою очередь, перестаёт быть выразителем женского или мужского начала…» 

Спорить о том, хорошо это или плохо мы не будем. Любое произведение искусства так или иначе связано с понятием «красота». Но красота для одного может быть уродством для другого. Субъективные суждения никогда не выявляли истину. Да и возможно ли ее найти, если вкусы у всех разные. Но вот вопрос вкусов может быть камнем преткновения в случае, если речь идет об устройстве интерьера и установке в нем пластических форм. Как быть, если одному члену семьи хочется видеть в доме «Венеру Милосскую», а другому – нечто бесформенное, что автор назвал «Человеком»? Здесь снова встает вопрос о стиле в интерьере дома, где планируется размещение скульптур. Но проблема не будет казаться трудноразрешимой, если каждому отдельно взятому помещению придать свой «персональный» стиль. Нечто подобное мы наблюдали во дворце Юсуповых на Мойке. Конечно, во времена, когда богатейшая российская семья занимала этот дворец, никто не предполагал, что тело, воплощенное в пластике, может быть отличным от реального. Между тем, смешение стилей (мы говорим не о смешении стилей в одном помещении, а о разнохарактерных комнатах одного дома) позволяло создавать в различных помещениях здания свою атмосферу. Другими словами, выход из ситуации, когда члены одной семьи имеют разные предпочтения в искусстве, безусловно, есть.  

Что же касается непосредственно «новой» скульптуры ХХ века и, в частности, «нового» отношения мастеров к проблеме «тела», то, продолжая начатую тему, обратим внимание собравшихся на вопрос «телесной выразительности» в пластике ХХ века. В первой половине прошлого столетия мастера, увлекаясь поисками новых авангардных форм, практически, не уделяли внимания «телесной выразительности». Создавалась скульптура ради скульптуры, а все элементы, с помощью которых можно было передать выразительность, уходили на второй… третий планы. Но так было лишь в первые (приблизительно) 50 лет. «Проблема «телесной выразительности» в скульптуре, – пишет в своей диссертации В. А. Гаврилов, становится актуальной только во второй половине XX века…» Виктор Александрович приводит слова искусствоведа Н. Мухина: «...машинизация жизненного мира вызвала ностальгию по «чистому» природному бытию, в котором тело не отчуждено от себя, а чисто, свободно и свято». Продолжая мысль Н. Мухина, В. Гаврилов говорит о том, что «обращение к «телесности» на фоне всеобщей машинизации становится попыткой возвращения к природному бытию, в котором тело не отчуждено от себя».

Проблема выбора скульптуры ХХ века – это и проблема выбора идеи, которая должна гармонировать с «идеей» интерьера. Об этом мы поговорим в следующий раз.  

Алексей Каверау

В статье использованы фотографии сайтов: londonmania, aktualno, artinvestment, stranakukol, londonmania