История создания и опыт теоретической реконструкции». 

Сегодня мы вернемся к разговору об интерьерах этого архитектурного шедевра и вновь будем обращаться к вышеупомянутой научной работе. Итак, М. А. Павлова утверждает, что «определенная незрелость менталитета русского реформируемого общества первой четверти XVIII века заметна не только в характере художественных исканий. Достаточно, «присмотревшись» к интерьерам ораниенбаумского дворца с точки зрения не стилистической, а социально-бытовой, понять, каким образом они использовались. В результате даже беглого знакомства с текстом описи 1728 года напрашивается вывод об отсутствии смысловой (функциональной) определенности большинства помещений парадного этажа. Из 16-ти приведенных в описи наименований только шесть дают функциональную характеристику интерьеров (в т. ч.: зал, две «передние», спальня, кухня и сени). Остальные названия отражают оригинальность отделки («мраморовая», «панельная» и т. д.) или указывают местоположение («наугольная», «перед спальнею» и т. д.). О функциональной роли таких помещений можно судить лишь гипотетически, на основании характеристики мебельного убранства. Однако меблировка большинства парадных покоев не отличается разнообразием.  Традиционный набор: кровать, «кабинетец» с зеркалом или небольшой столик, стулья (количество которых варьируется) - превращает различные по декору помещения в равнозначные по функции, как было в старых царских дворцах, где «помещения преимущественно различались по признаку собственности». В сущности, большинство комнат во дворце А.Д. Меншикова в Ораниенбауме можно было бы назвать спальнями. Таким образом, по характеру использования комнат дворец первой четверти XVIII века мало отличается от богатого жилища XVII столетия, в котором вы-делялись два вида покоев: столовые (приемные) и постельные».

В современных загородных домах, в зависимости от их площади, нередко присутствуют помещения, лишенные функциональности. Такое бывает в «солидных» домах, где хозяева могут себе позволить иметь комнаты, не предназначенные для «исполнения конкретных обязанностей». Что же касается небольших домов, то в них каждое помещение имеет свое назначение, а, порой, и несколько.

Возвращаясь к беседе о дворце, отметим, что, согласно тому же источнику, в этом шедевре архитектуры «…очевидно, еще не нашли применения европейские нововведения - такие, как устройство кабинетов, гардеробных, уборных и т. д., суть которых в принципиально новом понимании комфортности жилища. Хотя несомненным новшеством явилось размещение парадной кухни по соседству с залом, как это было во дворцах Петра I…»

Сегодня соседство кухонного помещения с главной комнатой в доме – дело обычное. Но в первой четверти XVIII века это было новшеством. «Исключительный интерес, с точки зрения эксплуатации, - продолжает источник, - представляет центральный зал. Сопоставление описей 1728 и 1736 гг., а также сведения о ремонтно-реставрационных работах в конце 1730-х гг. позволяет выдвинуть гипотезу о существовании в зале ораниенбаумского дворца, в бытность его первого владельца, стола и (или) кресла с подъемными механизмами. Впрочем, это «нововведение» можно рассматривать как доказательство того, что князь А. Д. Меншиков во всех областях своей деятельности ориентировался на Петра I, ибо в 1720-е гг., как известно, аналогичные подъемные механизмы были устроены в колокольне Петропавловского собора и в петергофском Эрмитаже Петра I».  В свое время мы немало уделили внимания подъемному механизму стола, находящегося в павильоне Эрмитаж в Петергофе. Доказательств тому, что в Большом Меншиковском дворце действительно находился аналогичный механизм, нет. Но версия такая существует. Сегодня, в век автоматики и электроники, создать нечто подобное в загородном доме вполне реально. Уж если до этого механизма додумались наши предки, то современным мастерам, как говорится, сам Бог велел, создать нечто подобное.

В работе, к которой мы обращаемся, есть рассуждения автора о характере интерьера не только  Большого ораниенбаумского дворца, но и об особенностях петербургского интерьера в целом. В частности, автор говорит о том, что «петербургский интерьер первой четверти XVIII века, несомненно, представляет собой явление, более зрелое, с точки зрения принципов Нового времени, нежели, например, московские интерьеры конца XVII - начала XVIII вв., но он, так же как и последние, обнаруживает генетическую связь с культурой средневековой Руси. Новизна архитектурных образов и декоративных форм была относительной, т. к. абсолютно нового и чужеродного человеческое сознание не приемлет. Современники Петра I делали свой выбор, повинуясь не только царским регламентам, но также опираясь на привычные представления о красоте, сформировавшиеся в рамках русской средневековой культуры. Пришедшее извне «новое» существенно трансформировалось: исходный (европейский) образец преобразовывался в соответствии с эстетическими воззрениями русского заказчика. Изменения, затрагивавшие форму, пропорции, материал и т. д., следовали в русле русской традиции свободной трактовки образца».

По сути,  эта цитата подводит итог сказанному ранее о неизбежности нового в архитектуре и искусстве.  

В следующий раз мы закончим разговор об интерьере Большого Меншиковского дворца в первой четверти XVIII века и приступим к изучению интерьеров этого сооружения в период с 1750 по1760 годы, обращаясь к научной работе М. А. Павловой.  

Алексей Каверау  

В статье использованы фотографии сайтов: museum, rhapsody, saratovdecor, stekloimpex, photocity