В прошлый раз мы говорили о творениях В. И. Демута-Малиновского, выполненных для Михайловского дворца. Мы отмечали, что принципиальным отличием этих рельефов от пластических произведений других мастеров является использование подлинных фрагментов древнеримских творений. В конце беседы мы обратились к творчеству русского скульптора Ф. П. Толстого и, в частности, упомянули о его работах, выполненных на сюжеты «Одиссеи» Гомера.  

Давайте взглянем на эти рельефы глазами ученого - кандидата искусствоведения Софьи Сергеевны Морозовой, которая в свой научной работе «Образ античности в русской скульптуре конца XVIII - первой трети XIX века» пишет следующее: «При тщательной разработке всех деталей эти миниатюрные барельефы имеют живописное   решение.   Несмотря   на   очень   низкий   рельеф,   Толстой   строит пространство планами, используя прокладки воска разной плотности - от тончайшей, похожей на легкую завесу в фоне, до высокой и плотной на переднем плане. Эта прозрачность - призрачность слоев розового воска в сочетании с черным фоном доски рождает дополнительный эффект. Художник не возрождает античность к жизни, не пытается вложить в нее свой, новый смысл, не ищет у нее назидания современникам, но «заклинает мертвых». Античность для него подобна теням умерших женихов, она еще ясно видна, но уже подернута завесой времени. Этому в немалой степени способствует и хрупкость и недолговечность самой техники». 

Возможно обладатели загородных домов, для которых, собственно говоря, и проводятся наши встречи, зададут вопрос: «А не будет ли копия данного рельефа, находящаяся в интерьере жилища, наводить на мрачные мысли?» Поспешим заверить сомневающихся, что эффект от увиденного будет противоположным. Толстой не изображал ни могил, ни крестов, ни какой-либо другой атрибутики, ассоциирующейся с кладбищем и смертью. Для многих, глядящих на творения Ф. П. Толстого и не знающих сути изображенного, данные рельефы – это лишь «картинка» из античности, и она, скорее, вызывает умиротворение, нежели наводит на грустные мысли. «Изящные, утонченные по рисунку и пластическим формам композиции этих рельефов, - сказано в том же источнике, - придают им характер драгоценности, произведения ювелирного искусства. Произведение искусства на античный сюжет приобретает, следовательно, качества редкой вещи для ученого и изящного досуга. Не случайно, ближайшими аналогами рельефам Толстого являются вазы веджвудовского фарфора, вещи, несомненно, редкие и дорогие».

Ф. П. Толстой в своих работах показал еще одну грань рельефа – изысканность и «хрупкость» произведений, подобных ювелирным украшениям. Как бы ни была прекрасна, предположим, статуя «Давида» Микеланджело, при взгляде на нее, ни у кого не возникает ощущений хрупкости произведения. Да, четырехметровая статуя (если быть точным – 4,3 метра) и рельефы с «женихами», с одной стороны, сравнивать нельзя, но, с другой… и «Давид» и «рельефы Толстого – это виды скульптуры, это «представители» искусства, находящиеся в «одной плоскости».

«Толстой, - пишет П. П. Муратов в своей книге об этом скульпторе, - …был убежден, что «изображая эту поэму... держался строго, благородного и изящного стиля лучшего времени процветания искусства Древней Греции, т.е. времени Перикла» (данную цитату привела С. С. Морозова в своей научной работе). «Это стремление «быть как греки», - продолжает Софья Сергеевна, - точно передать все детали, известные по археологическим раскопкам были свойственны западноевропейскому и русскому искусству этого времени. К счастью, у Толстого они не превратились в холодное, «ученое» подражание. Это, как поэтически заметил П. П. Муратов… «не эрудитская экскурсия в Перикловом веке, но вольная и легкая фантазия художника, его мечта о классическом, выражение неземных видений проносящейся перед ним красоты»».  Фраза Муратова еще раз подтверждает сказанное нами ранее о положительных эмоциях, которые возникают при взгляде на творения Ф. П. Толстого.

Тот же источник обращается к словам дочери скульптора Екатерины Федоровны Юнге, которая пишет: «Строгого копирования древних образцов не было в произведениях отца. Во всех его многочисленных барельефах и рисунках нет ни одной утвари, ни одного орнамента на одежде, который был бы непосредственно скопирован с антика. Все они сочинены им самим, но он так был проникнут античным миром, так сжился с ним, что эти его собственные орнаменты стильны, как будто их создал грек времен Перикла. Он не копировал, он воссоздавал античность».

Как тут не вспомнить рельефы В. И. Демута-Малиновского, в которые  мастер «вкраплял» подлинные античные фрагменты. И обращаемся мы к этим творениям не для того, чтобы «бросить камень в огород скульптора» и сказать о том, что другой мастер «создавал античность», не прибегая к античным оригиналам. Делаем мы это, наоборот, для того, чтобы показать различные пути решения вопроса «воссоздания» античности. Каждый скульптор шел своим путем, и находил решения, результатами которых сегодня восхищаются миллионы людей. И речь идет не только о В. И. Демуте-Малиновском и о Ф. П. Толстом. *Все скульпторы, творившие в XVIII-XIX веках, привнесли в понятие «античность» что-то свое, новое, благодаря чему сегодня мы смотрим на античные произведение не под тем углом, под которым их видели древние греки и древние римляне. С легкой руки скульпторов античность предстала в новом виде. Да, рельефы, созданные в XVIII-XIX веках не похожи на те, что были сделаны во времена Перикла, Александра Македонского и других исторических личностей античной эпохи. Да, скульптуры М. И. Козловского во многом отличаются от скульптур Мирона. Но разве всё это уводит нас от античности? Нет. Произведения мастеров классицизма позволили приблизить к нам античность. Они дали ей вторую жизнь, и эта жизнь может быть продолжена в убранствах современных домов с античным (классицистическим) стилем в интерьере.

В следующий раз мы продолжим разговор о произведениях пластики.

Алексей Каверау

В статье использованы фотографии сайтов: earchiv, akcia-antique, eremagius, hermitagemuseum, tatar.museum